«Милая Камилла! Мне так плохо без тебя, так плохо! Боже, помоги прежде всего моей сестре! Может быть, ей сейчас хуже, чем мне…».
Карстен едва успел подхватить неожиданно потерявшую сознание Присциллу.
— Во всем виноват я сам! — сказал подоспевшим врачам Карстен Трольстинген. — Не каждый подарок бывает таким… подарочным. Жизнь есть жизнь!
Салли тоже почувствовала себя дурно, и ее вовремя поддержали руки отца Карстена. Старик еле-еле сумел подхватить молодую даму, как две капли воды похожую на его сноху.
Но врачи на свадебной процессии задержались недолго. Пузырек с нашатырным спиртом и пара успокаивающих таблеток помогли молодым женщинам быстро прийти в себя.
Минул трудный день, наполненный самыми невероятными событиями. Впрочем, полдня ушло только на одну дорогу от Бергена до пустынных берегов Хиркефьорда.
Карстен постепенно рассказал то, что узнал о жизни Элеоноры Вудхаус. Все было так просто, так обыкновенно. Она родила двойню, девчонки росли здоровыми и веселыми. Семья была дружная. Все шло хорошо до тех пор, пока главе семейства Джорджу Вудхаусу не пришлось менять место работы.
И вот, взяв багаж, он отправился в Манчестер на новое место службы, поскольку был назначен туда на должность окружного судьи. \ Вместе с ним поехали его отец, мать Элеоноры и одна из малышек, Салли. Близнецам как раз исполнилось два года. В Манчестере их ждал прекрасный дом.
Должна была ехать и Элеонора с крошкой Присциллой, с которой пришлось перед дорогой заехать к врачу, поскольку у ребенка начиналась ангина. К тому же Элеонора нечаянно ударила в такси свои часы, они остановились. Взглянув на циферблат, она решила, что успеет еще по пути заскочить попрощаться со своей подругой. И так — одно за другое, они опоздали на поезд, и семья уехала без них, оставив на вокзале в билетной кассе билет и записку.
Очередной поезд на Манчестер отходил через полтора часа, а через пятнадцать минут стало известно о крушении. Погибли практически все, выжить среди обломков горящего железа было почти невозможно. Среди счастливчиков оказалась и Салли, но ее нашли через сутки. Как потом оказалось, ожоги были незначительные, но ребенок находился в состоянии шока и весь был покрыт слоем грязи и копоти.
Элеонора, примчавшись на место катастрофы, пробыла там недолго. Затем схватила единственную, как она тогда подумала, оставшуюся у нее дочь и — исчезла…
Она решила не участвовать в опознавании трупов, самым радикальным образом отказалась думать о том, что погибли ее близкие.
Так Присцилла с матерью попала сначала в Южную Африку, затем в Австралию. А потом за полтора года Элеонора вместе с дочерью посетила и другие страны. Причем везде умудрялась проектировать дома, наполненные своей и чужой памятью.
Она порвала связи с родиной, твердо понимая, что, появись она там или сообщи хоть какие-то свои координаты, в ее руки тут же попадут материальные свидетельства трагедии: документы о смерти родных, оплавленное колечко, урны с прахом.
Для Элеоноры все севшие в этот поезд укатили в вечность…
— Уверен, твоя мать не сошла с ума, она была глубоко несчастным человеком. И, благодаря своим диковинным проектам неверо9ятно удобных, уютных и прекрасных домов, соединяла любящие сердца. Она была архитектор от Бога. Кто много страдал, тому много и далось, — чуть севшим от волнения голосом произнес Карстен. — Не приведи никому пережить то, что переживала два долгих года Элеонора Вудхаус. Она ведь еще заботилась и о тебе.
— Я никогда не увижу собственного отца, даже не узнаю, как он выглядит, — с последней надеждой спросила Присцилла со слезами во взгляде.
— Никогда, сгорели все документы, все, что возможно.
— Но ведь были же у него друзья, были архивы, были любительские фото?
— Присцилла, я искал везде, где только можно. Будем надеяться на чудо…
Салли Вудхаус стояла в спальне Присциллы и разглядывала старинный деревянный стол. Щелкнула пружина, выдвинулся потайной ящик. Женщина робко вытащила несколько десятков аккуратных конвертов, и по ее щекам ручьями потекли слезы.
Присцилла и Карстен на цыпочках вышли из комнаты…
Муж и жена стояли на берегу фьорда, на черную воду падал и сразу же таял снег. За спинами ворчали лайки, недовольные поведением нахальных чаек, на крыше лодочного сарая умывалась кошка, намывая хорошую погоду.
Покачивался на воде старый деревянный бот, содержащийся в полном порядке, подкрашенный в те цвета, которые испокон веку были популярны у рыбаков западного побережья Норвегии — красный фальшборт, желтая рубка, белые борта. Бот походил на полярную птицу, которая решила принарядиться. А еще он походил на игрушку, которую может себе позволить очень богатый человек, ведь этой посудине вот-вот должно было исполниться сто лет! Ухода он требовал неимоверного. Тем не менее паровая машина была на ходу, дерево набора и обшивки было в отличном состоянии.
Карстен легко прыгнул на палубу, протянул руку и помог взойти на борт Присцилле. Не говоря друг друга ни слова, молодожены миновали рубку и спустились в каюту бота. Широко расставив ноги, чтобы не свалиться от бортовой качки, мужчина и женщина слились в долгом объятии. Потом Присцилла подняла голову и тихо шепнула:
— Карсти, я знаю, ты очень любишь меня. И любил всегда! Только скажи мне, почему мы с тобой не целуемся? Нет кофе и пирожных?
— Почему нет? — усмехнулся Карстен. — Смотри!
Присцилла улыбнулась. На рундуке, покрытом грубой льняной скатертью, стояла тарелка с бисквитными пирожными. А ноздри стали улавливать аромат кофе. Присцилла заглянула на крохотный камбуз бота и увидела закипающий на газовой плитке кофейник!